Знакомый таксист не выразил особого удивления просьбе отвезти нас в десять ночи километров за пятьдесят от города в спящее село. Всю дорогу Лана весело болтала с ним, сыпала анекдотами, искренне смеялась сама любой шутке, но ни на миг не выпускала мою руку, сжимая ладонь до боли в пальцах. Ночь в степи всегда густа, пока ты едешь в машине, и удивительно прозрачна, как только ты выходишь к куполу неба. Наверное, я нигде не знаю такой умиротворяющей пустоты, как в ночной степи, от края до края под волшебным звездопадом неба. Где ещё можно чувствовать себя ближе к Богу, чем там, где его дыхание разлито в каждой травинке, каждом запахе, каждом звуке…
Мы вышли на окраине, там, где ещё издали была видна белеющая гора мусорной свалки. Водитель уехал. Добираться до места предстояло пешком. Мы шли свободно, не таясь. В Селитренном горели редкие огни, но местные вряд ли гуляют по ночам в районе свалки. Те, кто ищут могилу, и те, кто её защищают, находятся на другой стороне, и им не до нас. Одинокая парочка вдали ото всех, прячущаяся по тёмным углам, редко вызывает подозрение. Если нас кто-то и увидел бы, то наверняка оценил бы факт нашего присутствия исходя из рамок собственной испорченности…
Сначала Лана держала меня за руку, потом, мягко высвободившись, предпочла идти сама. И, несмотря на то что в дорогу она как современная женщина надела туфли на довольно высоком каблуке, умудрялась двигаться по мягкой земле легко и грациозно, не проваливаясь и не замедляя шаг.
В степи всегда замечаешь все детали, даже самые незначительные. Возможно, поэтому песни кочевников так длинны и так подробны — увидел, спел…
— Это здесь. — Я обернулся к ней. — Что дальше?
— А ты как думаешь?
— Ну, видимо, проводить какой-то ритуал… Мне нужно быть обнажённым?
— Бред… — раздражённо фыркнула она. — Далеко не во всех действиях нужно раздеваться. Просто пройди в середину, ты сам почувствуешь, где надо остановиться.
Ты со мной?
— Я подойду позже. Место ты найдёшь сам. Оно не откликнется женщине. И хватит вопросов! Прости, что кричу на тебя… У нас меньше часа. Пожалуйста, иди, прошу…
Я подчинился. Не из страха или любопытства — сейчас в моей душе не было ни того, ни другого — и уж точно не из любви к Лане. Любовь толкала меня совсем на другие поступки, да и вряд ли мне нужно было ей это доказывать. Я не ощущал себя героем. Не думал о том, КТО или ЧТО находится внизу, под толщей земли и пластами слежавшегося мусора.
Нет ничего интересного или романтичного в походе по отходам. Более того, чем ближе я продвигался к центру, тем тяжелей и несносней становились испарения, ноги проваливались почти по колено, и хрустящее, чавкающее чрево свалки словно пыталось затянуть меня в себя, похоронить, оставить себе, как поломанную, задохнувшуюся игрушку… Здесь всё жило своей жизнью, парадоксально странной и мёртвой, но всё равно жизнью.
Я быстро устал. Лана что-то кричала вслед, но её голос не пробивался сквозь шипение и хрипы свалки. Здесь не могло быть могилы. Мои трезвые расчёты на деле, в реальности, оказались сплошной глупостью. Древние не могли зарыть тело в овраге или яме — в то время так хоронили только бродяг и преступников. На дне любой низменности должна скапливаться вода, труп мог быть вымыт весенним таянием снега, на его могилу было невозможно принести дары, она проседала вместе с землёй, и если кто-то по-настоящему хотел бы скрыть могилу, то сделал бы это проще, например просто развеяв пепел после кремации…
Пятая гора, гора, растущая вниз, перевёрнутый треугольник вершиной вниз как символ Антихриста — боже, какая пустая и нелепая сказка! Я всё равно пройду этот отрезок пути от края до края, после чего вернусь к Лане и признаю себя полным дураком, потому что…
— Здесь. — Я не узнал собственного голоса и даже не сразу осознал, что сам произнёс это слово.
Обнаружен металлический гроб, предположительно датируемый первым веком от Рождества Христова. Уверены, что это и есть цель наших общих поисков. Останки погружены в специальный контейнер. Рабочие пользовались всеми возможными средствами защиты. Во время раскопок охрана дважды отбила атаки неизвестных фанатиков, нападавших на лагерь, пришлось применить огнестрельное оружие. Есть жертвы с обеих сторон. Лица, ответственные за погрузку гроба, ликвидированы в соответствии с вашими распоряжениями. Местная милиция начинает проявлять к нам слишком активное внимание. В ваших интересах остановить это. Мы не намерены диктовать новые условия, но напоминаем, что на данный момент груз у нас. Мы ждём пополнения счетов. В противном случае контейнер будет безвозвратно утерян…
Время остановилось. Я не мог сделать ни шагу, ноги увязли, ступни покалывало неприятными раскалёнными иглами. Что-то обвилось у колена, но, возможно, мне это показалось. Сердце билось неровно, словно раздумывая над каждым вторым-третьим толчком крови. Мысли были короткими и холодно отстранёнными. Могила подо мной. Она держит. Что дальше? Зачем я здесь? Чего хочу от того, кто в ней покоится?
— Не шевелись. — Лана шла ко мне, освещенная матовым серебром лунного света. Я невольно вздрогнул — её каблучки всё так же не проваливались, она словно плыла над вязкой, жадной пастью свалки, и та ничего не могла с ней поделать. — Дай руку.
Я протянул правую ладонь. Лана встала рядом и молча положила её себе на сердце, под левую грудь. Сквозь тонкую ткань блузки я ощущал пылающий огонь её тела. Она ничего не говорила, не произносила никаких заклинаний, но, когда острые иглы в моих ногах стали совершенно невыносимыми, я встретился с ней взглядом и понял, что она разделяет мою боль. А может быть, и берёт большую половину, ведь женщины куда терпеливее нас, мужчин…